Авторы / Достоевский Федор Михайлович
Штрихи к портрету.
Одна из самых волнующих загадок, которых так много вокруг и возле Достоевского: почему он, столько сил и энергии положивший на постижение и объяснение национальных проблем России и сугубо национальных характеров, интереснее мировой культуре, нежели многие и многие русские писатели, на первый взгляд такие «западные», так якобы «успешно» поднимавшие в своем творчестве проблемы, волновавшие и Европу, и Америку, и Азию вкупе с Африкой, и даже экзотичную Австралию? При этом проблемы России ограничены временными рамками (сороковые — восьмидесятые годы Х1Х века), а право Достоевского считаться выразителем национального характера (одной из его составляющих, точнее — души русского интеллигента) многие современники писателя оспаривали горячо и как бы доказательно.
Но умолкла разноголосица мнений, в небытие отлетели коллизии, определявшие личные и общественные отношения той эпохи, и не преложно высветилось сущее: для мировой культуры Достоевский стал чуть ли не центральной фигурой русской литературы девятнадцатого столетия. А может быть, и шире — всей культуры России, поглотив собой даже Толстого и Чехова. Его чаще всего изучают; им (мотивами его творчества) живут, как одно время жили под мощным воздействием идей Л. Н. Толстого, словно в Мекку или Иерусалим, приезжая на поклонение в Ясную Поляну.
Оглядывая окрестности времени, в котором выпало жить нам самим, нетрудно заметить: для России на стыке тысячелетий очень часто Достоевский отзывается несколькими расхожими цитатами, не более того. О слезе ребенка. О красоте, которая спасет мир. О прозорливости романа «Бесы». Обо всем этом русская интеллигенция уже говорила! Так называемая консервативная ее часть. Особенно интенсивно — в начале двадцатого века, перед ураганом двух революций 1917 года и сразу после них.
Ныне говорит ее либеральная часть. С той же интенсивностью. Они, возвысив Достоевского над другими русскими писателями, кажется сумели (о этот рациональный Запад!) извлечь пользу из его болезненных, на грани и за гранью психологической истерики, пророчеств.
Мы, гордящиеся к месту и не к месту своей национальной самобытностью, по-прежнему находимся на подступах к постижению философской глубины Достоевского, в своей кажущейся мрачности таящей целительный свет.
Как творчество Достоевского то и дело сводится к двум — трем расхожим цитатам, так и его жизнь иногда укладывается в прокрустово ложе нескольких фактов: все мы вышли из гоголевской «Шинели», участие в кружке Петрашевского, публичная казнь, десять лет каторги и ссылки, пристрастие к рулетке, эпилепсия.
Все это было в судьбе человека и писателя Федора Михайловича Достоевского, появившегося на свет Божий в Москве в 1821 году, 30 октября по старому стилю, или 11 ноября по новому, и ушедшего в Вечность в Петербурге в 1881 году по старому стилю — 28 января, а по новому — 8 февраля.
Но не эти несколько фактов, сколь многозначными ни казались бы они кому-нибудь, главное характера, творчества, раздумий писателя. Из «Шинели» навряд ли «вышел» уже «Двойник» Достоевского, а тем паче — полу водевильный «Дядюшкин сон» или многоплановые статьи «Дневника писателя».
Очарование идеями Фурье, которые проповедовал Петрашевский с друзьями, не разглядишь в зрелых произведениях Достоевского, в тех же «Бесах», а если и разглядишь, то предстанет оно не однозначно положителдьным.
Игроку и эпилептику — точнее, только игроку и только эпилептику — недоступны были бы строгость и стройность мысли, необходимые для построения таких полифонических произведений, как «Преступление и наказание», «Подросток», или «Братья Карамазовы».
Мы судим о гениях с собственной точки зрения, зачастую постигая лишь незначительные фрагменты их судеб и только отдельные черты характеров, а они на своих нравственных и интеллектуальных высотах чуть—чуть по-другому мыслят, чуть—чуть иначе чувствуют, и это — почти неразличимое! - чуть—чуть, может быть, и возносит их над временами и поколениями, заставляя воспринимать фрагментарно космическую сущность их не дел, а деяний, не жизни — а бытия!
Странно, но в случае с Достоевским факты личной жизни не имеют решающего значения при оценке его творчества, что обязательно (или почти обязательно) в случаях с другими писателями, его современниками. Даже в случае Льва Николаевича Толстого.
Как звали первую жену Достоевского? Какую роль в его личной жизни сыграли А. П. Суслова или сестра Софьи Ковалевской Анна? Что из себя представляли родители, братья и сестры писателя? Космическая сущность творчества Достоевского сводит на «нет» важность ответов на вопросы по-своему животрепещущие, поскольку характер писателя и его знание жизни формировались в магнитном поле личностных отношений прежде всего.
В 1883 году появилось первое посмертное собрание сочинений Ф. М. Достоевского. Опираясь на свидетельства вдовы писателя, автор биографического очерка о Достоевском О. М. Миллер охарактеризовал отца писателя как личность угрюмую, подозрительную. Это вызвало горячие возражения младшего брата Достоевского Андрея Михайловича, несомненно получше Анны Григорьевны знавшего обстановку, в которой прошло их с братом детство.
Свет и радость излучают его воспоминания об этих годах: о парке вокруг Мариинской больницы для бедных в Москве, о небольшом имении Даровое в Каширском уезде Тульской губернии, о семейных чтениях по вечерам вслух, об учебе в пансионате Л. И. Чермака.
Явно: угрюмство, которое О. М. Миллер сделал определяющим тоном в разговоре о детстве Достоевского, - следствие тональности большинства произведений писателя. Внешнее и внутреннее жизни Достоевского оказалось для постороннего глаза перепутанным. Глубокий трагизм, свойственный разным этапам земного существования писателя, вступал в противоречие со светом и радостью его ранних лет. Хотелось бы видеть уже там зачатки этой трагедии — но зачем?
В детстве Достоевский шалил и смеялся ничуть не меньше, чем остальные дети. В Даровом он не предавался ранней меланхолии, а с удовольствием купался в пруду, сооруженном под руководством матери, с не меньшим удовольствием рыбачил, и червей на крючок ему насаживали крестьянские дети — юный Достоевский мало чем отличался от прочих барчуков!
Он рос в семье благочестивой и передовой. Купив имение, родители писателя ехали к Иверской и заказывали благодарственный молебен, а отправляясь в дальнюю дорогу, звали священника благословить их в путь! Одновременно, в программу вечерних семейных чтений входили произведения еще живого, еще не повсеместно прославленного Пушкина — какое чувство истинно прекрасного в литературе!
«Бедные люди», «Двойник», «Господин Прохарчин», «Белые ночи», «Хозяйка», «Неточка Незванова». Были ли в русской литературе конца сороковых годов произведения выше этих романов и повестей Достоевского?
Друзья и единомышленники превратились в недругов. Участие Достоевского в «Современнике» выразилось публикацией на его страницах незначительных произведений. Он стал постоянным автором «Отечественных записок».
А. А. Краевский ссудил писателю довольно значительную сумму — аванс за будущие работы. Поразительное умение тратить деньги вмиг и залезать в долги было свойственно Достоевскому всю жизнь. В начале творческого пути — тоже. Ретроспективный взгляд на его жизнь высвечивает непреложный факт: перед арестом Достоевский оказался в тупике, бескровный и безболезненный выход из которого трудно представить.
Изматывающая работа на «Отечественные записки», на каком бы высоком уровне она ни выполнялась, не имела продолжения — деньги, деньги, деньги определяли ее необходимость. Долг перед Краевским не уменьшался. Погашался же он высоким душевным накалом писателя, переплавленным в рукописи.
«Деньги — товар — деньги» - марксова формула оказывалась примененной к творчеству. Письма Достоевского старшему брату Михаилу или Краевскому сохранили для нас просительные интонации писателя, поразительно напоминающие собой интонации кого — нибудь из его героев той поры — хоть того же Макара Девушкина или трагично существующего в двух измерениях Голядкина.
К двадцати восьми годам (ко времени ареста) Достоевский написал достаточно, чтобы — не напиши он после ничего! - уже существовать в истории русской литературы ничуть не менее интересной и важной фигурой, чем некоторые его современники: В. А. Соллогуб,или И. И. Панаев, Д. В. Григорович или А. В. Дружинин. Уже тогда без обращения к урокам его творчества отечественная литература не смогла бы двигаться вперед. Именно Достоевский ранними своими произведениями сделал следующий за Гоголем шаг: от изображения человека в достоверной социальной обстановке к изображению его психологии.
Объем написанного Достоевским к апрелю 1849 года почти равен объему творческого наследия некоторых писателей — даже этим как бы подчеркивается самоценность и окончательность первого периода его жизни в литературе. Хотя впереди был н а с т о я щ и й Достоевский!
Гипотетическое приведение приговора в исполнение, наверное, не столько на репутации Достоевского в истории литературы отразилось бы, сколько на самой литературе, где «Двойник» не был бы так явно забиваем последующими романами писателя, а «Подросток» не затмевал бы «Хозяйку» или «Неточку Незванову» - поразительные по новизне и глубине произведения русской словесности еще гоголевского, но уже и не его периода!
Люди фразы и люди мысли, люди искренних чувств и люди якобы искренних якобы чувств — их легко перепутать. Цветистая фраза заметнее одетой в серую одежду мысли, легче запоминается и дольше помнится.
Это странное какое-то недоразумение, несправедливость, которую трудно объяснить: несомненный революционер Достоевский таковым не считается, зато в массовое сознание основательно вколочена мысль о революционности Некрасова и Салтыкова—Щедрина периода европейской революции 1848 года. Вполне филистерское существование вели в тот период что один, то и другой. Достоевский же горел революционными идеями.
Не считаю великой заслугой писателя его искреннюю преданность революционной переделке мира. Он жадно дышал духом времени, как в свое время дышали декабристы.
По воле Провидения Достоевский (вслед за Белинским и одновременно с Герценом) предстает подлинным революционером, а Некрасов, Салтыков-Щедрин, Чернышевский и их единомышленники масштабом поменьше — воспользуемся их словарем! - «мелкобуржуазной стихией», свойственной всякой революции.
Звучит неожиданно? Только до той поры, пока не начнешь анализировать реальные поступки, например, Некрасова и Достоевского, Чернышевского и снова Достоевского. Арест, суд, объявление приговора, каторга — для нас слова, для Достоевского в его противоречивом времени — жизнь. Они — зримые этапы того, как думающий и чувствующий революционер приходит к осознанию мизерности осуществления своих устремлений и идеалов по сравнению с тайной Бытия и Бога. Смею утверждать: в 1849 году Достоевский был более революционен, чем Некрасов, более искренне жил идеями переустройства мира на лучших началах.
В конце концов эти идеи более о с м ы с л е н н о стали частью его помыслов и дел, чем было то не только у Некрасова, но и у многих его последователей, так сладострастно травивших впоследствии «консерватора» и «ретрограда» Достоевского.
Арест, тюрьма, суд, приговор... Корректно задать вопрос: почему угас революционный пыл некоторых? Ни Чернышевский, ни Писарев после испытания «мертвым домом» не проявили себя так же ярко, как до момента ареста...
В период от первого романа до знаменитой речи, произнесенной Достоевским во время открытия памятника Пушкину В Москве, большинство произведений Достоевского перерастают в литературу. Словно круги на воде, они расходятся все шире и шире: от духовной жизни конкретного человека Федора Михайловича Достоевского — к мировой культуре!
Идеальный всечеловек, о котором говорил писатель в речи о Пушкине, как кажется, уже в то время имел по крайней мере одно реальное воплощение — в самом Достоевском. Но воплощение это происходило трудно, мучительно, незримо и неслышимо ни для кого. Момент, когда оно началось не ограничивается земной жизнью писателя — его истоки лежат в отечественной культуре. Языческий мир Греции и Рима, зной Библии и Корана, скептицизм великих французов ХУШ века и изощренная философия немцев (от Канта до Гегеля) — все эти высочайшие явления мировой мысли как-то сразу обрушились на Россию, через прорубленное Петром окно заглянувшую Европу. Гоголь и славянофилы к общемировым категориям добавили национальные краски и звуки, мысли и чувства.
Достоевский и Л. Н. Толстой оказались своеобразным итогом этой противоречивой духовной жизни. До них Россия училась у Европы. После них Европа могла учиться у России, поскольку уже было чему учиться. Их творчеством — в первую очередь! - Россия как бы вернула «долг» мировой культуре.
Образно говоря: Достоевский смотрел на Россию и ее проблемы из Европы. Европейский взгляд (для того времени — мировой) затушевывал детали, не различал иногда характеры в их полноте, особенно выявлял их особенности, сочетания и свойства при взгляде изнутри. Взгляд этот отстраненным не был. Боль и радость, любовь и сомнение пронизывают и личную жизнь Достоевского зрелой поры, и его творчество.
Есть опасность, которую дарует нам возможность смотреть на мысли и дела писателя с расстояния в сто с лишним лет. Законы космической по своей сущности философии и эстетики Достоевского кажутся хаосом, чего в действительности не было и что, органично чуждо дарованию писателя. Мысль, переложенная на язык чувства, металась и кричала в Достоевском с детства, может быть, с той поры, когда он учился в Инженерном училище.
Достоевскому шел девятнадцатый год, когда он в письме брату Михаилу походя высказывает мысль: «В «Илиаде» Гомер дал всему древнему миру организацию и духовной и земной жизни, совершенно в такой же силе, как Христос новому». Эта мысль существенна как свидетельство глубины и значительности, искренности и отваги размышлений еще далекого от литературы юноши. В первый день января 1840 года Достоевский высказал ее. Она одна «из» в череде его мыслей о творчестве писателей, которых он тогда читал: Шекспира, Шиллера, Пушкина, Байрона, Гюго... И она свидетельство его в ы с о т ы уже тогда, когда офицерское будущее было для него более реально, нежели писательское.
Она — иллюстрация выключенности Достоевского из забот и радостей его сверстников, соучеников по Инженерному училищу, и существования в каком-то, высоком и кристально — чистом измерении, где личные горести (три месяца назад Достоевский лишился отца, единственной опоры и надежды) меркнут перед невнятным светом Вечности: Гомер и Христос — завидные собеседники для девятнадцати лет!
«...не понимаю я, чтоб умный человек, когда бы то ни было, при каких бы ни было обстоятельствах, не мог найти себе дела. Этот пункт, говорят, спорный, но в глубине моего сердца я ему вовсе не верю. На то и ум, чтоб достичь того, чего хочется. Нельзя версты пройти, так пройди только сто шагов, все же лучше, все ближе к цели, если к цели идешь. Так в статье «Зимние заметки о летних впечатлениях» уже прославленный Достоевский — косвенно — показал, к а к он сам через неимоверные преграды шел к самому себе; шаг за шагом.
Он ничего не знал окончательно. Он мало о чем говорил категорично. Он никогда не выставлял себя личностью исторической, но таковой оказался — бесспорнее и несомненнее, чем люди, слишком часто что-то говорившие и делавшие «для истории».
М. Т. Латышев - ответственный редактор и автор Вступительной статьи в книге "Бесы". Аудио биография Ф. М. Достоевского приведена в начале аудио книги "Бесы".
Возможно, ни у кого из русских писателей внешняя канва биографии не имеет так мало значения, как у Достоевского. Внешнее его жизни слишком часто не соответствует внутреннему ее напряжению. И наоборот: насыщенная внутренняя жизнь зрелого писателя по-своему «искажает» внешнюю. Особенно начального периода, когда Достоевский еще не стал мощной и неоднозначной личностью.
В 1876 году писатель продиктовал жене, профессиональной стенографистке, краткие биографические сведения о себе. Есть смысл перечитать их. Целиком. Со всеми отступлениями, которые хотя и утяжеляют восприятие хронологии жизни Достоевского, но одновременно предоставляют редкую возможность познакомиться с точкой зрения писателя на собственную судьбу и ее перипетии.
«Федор Михайлович Достоевский, русский писатель, родился в 1821 году в Москве. Отец его был дворянин, помещик и доктор медицины.
Воспитывался до 16 лет в Москве. На семнадцатом году выдержал в Петербурге экзамен в Главном инженерном училище. В 1842 году окончил военно — инженерный курс и вышел из училища инженер — подпоручиком. Был оставлен на службе в Петербурге, но другие цели и стремления влекли его к себе неотразимо. Он особенно стал заниматься литературой, философией и историей.
В 1844 году вышел в отставку и тогда же написал свою первую довольно большую повесть «Бедные люди». Эта повесть разом создала ему положение в литературе, встречена была критикой и лучшим русским обществом чрезвычайно благосклонно. Это был успех в полном смысле слова редкий. Но наступившее затем постоянное нездоровье несколько лет сряду вредило его литературным занятиям.
Весною 1849 года он был арестован вместе со многими другими за участие в политическом заговоре против правительства, имевшем социалистический оттенок. Был предан следствию и высочайше назначенному военному суду. После восьмимесячного содержания в Петропавловской крепости был приговорен к смертной казни расстрелянием. Но приговор исполнен не был: было прочитано смягчение приговора, и Достоевский был, по лишении прав состояния, чинов и дворянства, сослан в Сибирь в каторжную работу на четыре года, с зачислением по окончании срока каторги в рядовые солдаты. Приговор этот над Достоевским был, по форме своей, первым еще случаем в России, ибо всякий приговоренный в России в каторгу теряет гражданские права свои навеки, хотя бы и окончил свой срок каторги. Достоевскому же назначалось, по отбытии срока каторги, поступить в солдаты, - то есть возвращались опять права гражданина. Впоследствии подобные помилования случались не раз, но тогда это был первый случай и произошел по воле покойного императора Николая 1, пожалевшего в Достоевском молодость и талант.
В Сибири Достоевский отбыл свой четырехлетний срок каторжных работ, в крепости в Омске; и затем в 1854 году был отправлен из каторги рядовым солдатом в Сибирский линейный батальон № 7 в г. Семипалатинск, где через год был произведен в унтер — офицеры, а в 1856 году, со вступлением на престол ныне царствующего императора Александра П — в офицеры. В 1859 году, будучи в падучей болезни, нажитой еще в каторге, был уволен в отставку и возвращен в Россию, сначала в Тверь, а затем в Петербург. Здесь Достоевский начал вновь заниматься литературой.
В 1861 году старший брат его, Михаил Михайлович Достоевский, начал издавать ежемесячный большой литературный журнал - «Время» («Revue”). В издании журнала принял участие и Ф. М. Достоевский, напечатавший в нем свой роман «Униженные и оскорбленные», сочувственно принятый публикой. Но в следующие два года он начал и кончил «Записки из мертвого дома», в которых под вымышленными именами рассказал свою жизнь в каторге и описал своих прежних товарищей — каторжных. Эта книга была прочитана всей Россией и до сих пор ценится высоко, хотя порядки и обычаи, описанные в «Записках из Мертвого дома», давно уже изменились в России.
В 1866 году, по смерти своего брата и по прекращении издаваемого им журнала «Эпоха», Достоевский написал роман «Преступление и наказание», затем в 1868 году — роман «Идиот» и в 1870 году роман «Бесы». Эти три романа были высоко оценены публикой, хотя Достоевский, может быть, слишком жестоко отнесся в них к современному русскому обществу.
В 1876 году Достоевский стал издавать ежемесячный журнал под оригинальною формою своего «Дневника», писанного единственно им одним без сотрудников. Это издание выходило в 1876 и 1877 годах в количестве 8000 экземпляров. Оно имело успех. Вообще Достоевский любим русскою публикою. Он заслужил даже от литературных противников своих отзыв высоко честного и искреннего писателя. По убеждениям своим он открытый славянофил; прежние же социалистические убеждения его весьма сильно изменились».
Предварив этой записью седьмое (!) издание собрания сочинений Достоевского, вдова писателя добавила от себя несколько фраз, сжато подводящих итог остальным годам его жизни: «Утомленный двухлетним изданием «Дневника писателя», а главное, обязательством издавать его к сроку, что влияло на его здоровье, Достоевский решил отдохнуть, а затем принялся за роман «Братья Карамазовы», который писал три года.
В мае 1880 года, будучи на празднестве по поводу открытия памятника Пушкину в Москве, он во 2-м заседании Общества любителей российской словесности сказал речь, возбудившую восторг в присутствовавшей публике. Это было новое слово, способное примирить враждующие партии славянофилов и западников, и сами западники (как Тургенев, Анненков) это признали. Речь была напечатана в виде «Дневника писателя» за 1880 г.»
В конспективном пересказе великой жизни не хватает нескольких выразительных штрихов. С ними в н е ш н е е биографии Достоевского обретает относительную завершенность.
Первый дополнительный штрих: исключительное влияние Некрасова и Белинского на первые шаги Достоевского в литературе. Во времена, когда он писал «Бедных людей», Достоевский делил квартиру с соучеником по Инженерному училищу Дмитрием Васильевичем Григоровичем, тоже начинающим писателем. Именно Григорович принес издателю — дебютанту Некрасову первый роман Достоевского, и уже вдвоем они пошли к Белинскому, очарованные этим произведением, его психологической глубиной и революционной смелостью — как в эстетическом, так и в этическом плане. «Появился новый Гоголь!» - восторженно заявили они. Встретив скептическим хмыканьем восторги друзей, Белинский после знакомства с рукописью начинающего писателя, пожалуй, стал даже более горячим поклонником дарования Достоевского, чем Григорович и Некрасов.
В рецензии на «Бедных людей» он предрекал судьбу Достоевского: «Много, в продолжении его поприща, явится талантов, которых будут противопоставлять ему, но кончится тем, что о них забудут именно в то время, когда он достигнет апогея своей славы». Предвидения критика подтвердились сполна. Хотя писатель стал не тем, кем хотел видеть его Белинский. Хотя в литературе Достоевский выбрал не ту дорогу, которую критик считал единственно верной и возможной.
Второй дополнительный штрих связан с двумя самыми душевно близкими Достоевскому людьми — старшим братом Михаилом и женой Анной Григорьевной, урожденной Сниткиной.
Логический сбой и хронологическая лакуна легко различимы в прочитанном нами конспекте биографии писателя: М. М. Достоевский начинал издавать журнал «Время», а прекращал - «Эпоху»; не упомянут роман «Игрок»; нет ни слова о том, в чьем журнале напечатаны романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», те самые, в которых писатель, «может быть, слишком жестоко отнесся к современному русскому обществу» и которые — несомненно! - принадлежат к выдающимся явлениям отечественной и мировой литературы.
Свой журнал братья Достоевские начали издавать в эпоху, когда радикализм русской журналистики достиг апогея. Мнения Чернышевского, Добролюбова, Писарева и литературных критиков талантом пониже, но тоже «революционных демократов», определяли ее общественную тональность. «Время» пыталось придерживаться разумной середины. Его издателям и авторам в равной степени были чужды и вызывающая левизна, и замшелый консерватизм. Всесильная История высветила фундаментальность — эстетическую и философскую — позиции издателей журнала «Время». В 1863 году издание журнала «Время» было запрещено, тогда как издание «Современника» лишь приостановлено на восемь месяцев.
Запрет «Времени», издание «Эпохи», внезапная смерть старшего брата, свалившиеся на писателя долги по журналам, с которыми он рассчитывался много лет, - именно в это неимоверно трудное для него время в жизнь писателя вошла Анна Сниткина, сначала как помощница в мучительной и почти безысходной для Достоевского ситуации.
Пытаясь выбраться из долговой паутины, писатель, в частности, заключил с издателем Стелловским договор, одним из пунктов которого было обязательство предоставить к определенному сроку новый, нигде не печатавшийся роман. Если же Достоевский не выполнял этот пункт договора, то в собственность Стелловского переходили авторские права на все написанные к тому времени произведения писателя. До сдачи нового романа оставался месяц, а Достоевский еще и не принимался за него! По совету друзей он решил диктовать роман рекомендованной ими стенографистке и благодаря этому смог выполнить кабальный пункт договора с издателем.